Весенним тёплышком задетый,
народец нервно морщит лоб,
растаял зимних стуж поклёп
и снова манят парапеты
гуртом самоубийц взахлёб.

Я ночью светел, тьмою утром
велеречиво опьянён:
бурлит во мне проблем бульон
во чреве сродни перламутру -
седеет мило фармазон.

Обманчив манкий ластик солнца,
стереть ему невмоготу
и жизнь вот эту, и вон ту,
как будто требуется стронций
для скреп духовных - маету

подхватят летние мытарства
о бренном, гадском и былом
лишь для того, чтоб стать потом
с усами мудрым по-гусарски
и обрести покой нутром...

Вечерне улица огнями жмурится, а воздух за день устал свежеть.
Премудрость сызнова алкает вызова, однако мыслям земную б твердь.
Звездистой россыпью наемся досыта - парсеков тяготы не об'ять.
И чую: грешное стремится к вешнему, ведь обновленья нужны под стать.
По кругу катится судьба-сумятица, в её глазницах - галиматья.
Вот этим способом слезливо с посохом устроен периметр бытия.

Повар привычно пичкает событиями мясорубку,
она перемалывает мякоть надежд, жилы традиций без передыху,
вселенская стряпня поставлена на поток, людские мирки хрупки,
им не достичь истинного промысла - вот ещё кусок пропихнут
в жерло неизбежности и создаёт обезличенную массу фарша,
что всегда прокручивается назад - и в этом нет фальши.